ТРИАЛОГ
За увеличительным стеклом.
(от 15 декабря 2003 года )
Любой, пожалуй, согласиться с тем, что "быть за стеклом" - волнующее переживание. По ту или по эту сторону "стекла" - не важно, важно - быть так, чтобы было само стекло, сама возможность видеть или быть видимым. "Стекло" (и здесь не важно, является ли оно пространством зрительного зала, объективом фото-, кино- или телекамеры, поверхностью кинескопа или дисплея) оказывается символом границы, делящей людей на зрителей и актеров. И тут особый интерес представляют три момента. Во-первых, само наличие границы между зрителями и актерами, наблюдателями и наблюдаемыми. Во-вторых, "превращения пространств": превращение интимного пространства в публичное и, наоборот, публичного в интимное. И, в-третьих, самый интригующий вопрос - вопрос о подлинности происходящего по обе стороны "стекла", о подлинности чувств, о подлинности жизни "вокруг стекла".
Когда человек помещает себя перед другими, психологи и социологи говорят о его роли. Он - актер. Даже в самые искренние минуты он ведет себя как типаж - как профессионал, как глава семейства, как руководитель организации и т.д. Классическая формула - "весь мир - театр" в современной европейской культуре звучит приземленно и цинично: "весь мир - лицедейство". "Актеры" оказываются притворщиками.
Однако и театр, такой, каким мы его знаем, явление историческое. Театр средневековья не знал жесткого деления театрального пространства на сцену (где актеры) и зал (где зрители). Рампа еще не была придумана. Границы сцены размывались театральным действием. Актеры выходили к зрителям. Зрители оказывались участниками действия. Они не были в той особой атмосфере безопасности, которая характерна для театра более позднего времени. Зритель в нем смотрит театральное "пред-ставление", наблюдает страсти иного, "иллюзорного" мира из своего безопасного кресла. В лучшем случае может соучаствовать эмоционально, он может одобрять или порицать, но его не могут ударить, осмеять, вынудить отвечать, "задеть".
Актер и зритель встречаются "виртуально". И, возможно, традиция связывать театральность и лицедейство основана не столько на положении актера, сколько на положении зрителя. Потому что именно он, оставаясь наблюдателем, "отщепляет" от полноты своей жизни того "виртуального" персонажа, который участвует в действии.
Полнокровная жизнь актера на сцене встречается с "тощей", ущербной личиной зрителя. Это называют сейчас "эстетической эмоцией", посмеиваясь над "наивным зрителем", который воспринимает происходящее на сцене слишком всерьез. Если наблюдателем театрального представления оказывается ребенок, то его учат не верить. Ему говорят: "Тетя не умерла, дядя - не убит, они сейчас встанут и пойдут за кулисы пить чай". Так, из соображений гуманности (чтобы дитя лишний раз не переживало), убивается сам смысл искусства - говорить всерьез, думать всерьез, чувствовать всерьез.
Наивный зритель, даже видя, что вместо крови у героини к груди прижат красный платок, рыдает, потому что видит как бы двойным зрением. Он видит одновременно кровь и платок. Искушенный наблюдатель видит платок и знает, что он означает кровь. А потом происходит странное превращение. Он видит на экране телевизора реальную кровь, но уже не в состоянии переживать. Потому что обучен НЕ видеть. Потому что реальное событие не связано напрямую с реальными чувствами. Искусство, остающееся искусством (то есть "искусным", умелым видением), знает об этом очень хорошо. Эффект трагедии не в том, что убивают настоящих людей настоящими кинжалами, а в том, что вызываются настоящие чувства.
Мне кажется, что попытка "отснять настоящую жизнь" - ошибочна в своем основании. Но эта тенденция показательна. Она показывает, насколько смешались понятия, насколько современность оторвана от традиций, в том числе и от традиций понимания и проживания искусства. Стефан Малларме, французский поэт-символист, говорил, что жизнь - это только черновики и наброски, а задача каждого человека сделать свою жизнь произведением искусства. А для этого нужно понять и принять тот факт, что мы все - уже "вокруг стекла". Однако и как актеры, и как зрители - не опытны, не искусны, а только учимся. И, понимая это, должны отказаться от того, что можем экспромтом, без приложения усилий "выдать" "нетленку". Получится не жизнь, и уж тем более - не подлинная жизнь, а чушь и конфуз ("смешение").
Поэтому вдвойне забавно желание показать "через стекло" самое что ни на есть "нутро" жизни как якобы "всамделишное". "Вывернуться наизнанку". Однако, и в жизни, и в театре, и в эротике вывернутое очень быстро (и вполне закономерно!) перестает волновать. Тогда выворачивают и выворачиваются еще больше. И опять перестает трогать. Дон Жуан трепетал при виде щиколотки донны Анны (и это дон Жуан!). Современных мальчиков уже не волнуют даже самые откровенные позы самых откровенных порнозвезд. Почему? Исчезла тайна, исчез запрет. Исчезло интимное, то, куда доступ чрезвычайно труден. Исчезла личная причастность и личное усилие.
Проведите эксперимент. Завесьте стол длинным покрывалом и скажите себе, что Вам ни под каким предлогом нельзя туда заглядывать. Вы будете прекрасно знать, что там ничего нет. Но Вас, чем дальше, тем сильнее будет тянуть туда заглянуть. Пока наконец Вы не загляните. И в этот момент Ваше сердце стукнет сильнее.
Культуры помимо всего прочего делятся еще по принципу соотношения интимного и публичного. В нашей стране с интимным произошли странные вещи. Наиболее интимными пространствами были кухня (не спальня!) и Кремль. Так интимное Индивида противостояло интимному Государства. Вечный огонь у Кремля - и "вечный" синий веночек газовой горелки, бдения часовых на посту номер один - и бдения на кухне. В какой еще стране кухня вызывает столько нежных чувств! Публичное - значит прозрачное, доступное для просмотра. Слово "позор", стояние у "позорного столба" - это возможно "просмотра", возможность быть видимым. Ты беззащитен перед чужими взглядами, мнениями, оценками. Ты - в их пересечении, как под увеличительным стеклом. Позор и слава ходят рядом. Возможно, что это вообще одна фигура, как двуликий Янус. Однако кусочек "реальной жизни", помещенный под "стекло" (каждое такое стекло - увеличительное), не станет тем самым рассказом о настоящем - настоящих страстях, настоящих бедах. Публичность, выставленность на просмотр - это слава-позор (и в смысле хвалы, и в смысле хулы), но отнюдь не искусство. Но ведь кому что нравится.
Н.А.Орлова
