От редакции. Высказанные В.И. Слободчиковым в помещенной выше статье идеи носят дискуссионный характер. Поэтому редакция сочла необходимым опубликовать также соображения рецензента статьи А.Б. Орлова по поводу тем, которые в ней обсуждаются.

ОТ ХАОСА К ПОРЯДКУ И ОБРАТНО, ТУДА, ГДЕ... “ВСЕ ВО ВСЕМ”

А.Б. ОРЛОВ

“ВСЕ ВО ВСЕМ” В МЕТОДОЛОГИИ

Статья В.И. Слободчикова представляет несомненный методологический и теоретический интерес, поскольку возобновляет (в том числе на страницах журнала “Вопросы психологии”) дискуссию в связи с наиболее проработанной в отечественной психологии деятельностной традицией.

Исходный методологический тезис этой статьи сформулирован следующим образом: “содержательная неоднозначность категории деятельности порождает множественность ее интерпретаций, смешение философского, методологического и собственно психологического планов анализа” [10; 42]. Нам представляется, что эту логику автора следует обратить, поскольку именно смешение всех этих трех планов анализа порождало и порождает до сих пор содержательную неопределенность категории деятельности. В теории предметной деятельности А.Н. Леонтьева [5] была предпринята отчетливая (насколько успешная — другой вопрос!) попытка вычленить и рафинировать собственно психологический план анализа. В задаче построения общей теории деятельности и выработки представления о “деятельности вообще” (Г.П. Щедровицкий) мы видим прямо противоположную и абсурдную (но не для В.И. Слободчикова) попытку, изначально построенную на отождествлении, неразличении, смешении философского, методологического и собственно психологического планов анализа. Рецензируемая статья В.И. Слободчикова — еще один пример такого смешения.

“ВСЕ ВО ВСЕМ” В ТЕОРИИ

Основная логика автора статьи — логика демонтажа концептуального аппарата общепсихологической теории деятельности А.Н. Леонтьева, наиболее дифференцированной и упорядоченной отечественной системы психологических понятий. Деятельность для А.Н. Леонтьева — это своего рода “точка сборки” пребывающих в хаосе психологических понятий. Для В.И. Слободчикова деятельность становится “точкой разборки”. Порядок понятий, организованных в категорию “деятельность”, разбирается в два

хаоса, которыми оказываются “субъект” и “объект”. Все основные понятия теории деятельности “втягиваются” в содержания субъекта и объекта, и под угрозой полного размывания оказывается ключевая идея теории деятельности А.Н. Леонтьева — идея предметности деятельности и ее основных составляющих. Так, в частности, мотив как предмет потребности становится частью потенциала субъекта, который в свою очередь оказывается... способностью. Вот уж действительно “все во всем”.

Более того, из концептуального строя психологии выпадает понятие “личность”. Триада основных психологических категорий по А.Н. Леонтьеву — “Деятельность. Сознание. Личность” (трансформированная затем в триаду “Личность. Деятельность. Коллектив” А.В. Петровским [8]) у В.И. Слободчикова становится триадой “Деятельность. Сознание. Общность”, причем и “деятельность”, и “сознание”, и “общность” задаются В.И. Слободчиковым таким образом, что не оставляют личности-индивидуальности никакого жизненного пространства, растворяя ее в со-бытийности, соборности, “средостении человеков”. Предметность деятельности, конкретизирующаяся в ее концептуальном строе, в предметном действии, опредмеченной потребности, мотиве как предмете потребности, предметности и пристрастности личности и т.д. и т.п. (все эти предметы, пометы, меты, заметки, метки, разметки и проч. человеческого мира), растворяются автором без остатка в “кислотной ванне” безличностного и обезличенного объектно-процессуального мира технологий (методов и методик, программ и планов). Примечательно, что именно “технология” оказывается вершиной пирамиды категорий, образующих “полную (нормативную) структуру деятельности”. В этой структуре уже нет никаких следов ни опредмеченной потребности, ни распредмеченного мотива. В ней нет той собственно психологической рамки, без и вне которой деятельность перестает быть предметом психологического рассмотрения, становится (буквально!) отчужденной (чужой, не моей и не вашей) формой, функционированием, в котором индивид (я, вы) выступает лишь одним из агентов этого функционирования. Две другие (уже производные) потери — переживания и смыслы. Их нет в категориальном строе нормативной структуры индивидуальной (полагаем, человеческой, какой же еще?) деятельности. Что же остается в этой структуре? Остается пресловутое “господство” — над собой, над своей деятельностью. Однако при ближайшем рассмотрении это “господство” оказывается не чем иным как наихудшим видом рабства — полной порабощенностью индивида производством, трудом, технологией.

“ВСЕ ВО ВСЕМ” В МЕТОДОЛОГИИ И ТЕОРИИ

В.И. Слободчиков изначально не разводит, не различает философские (общеметодологические) источники и собственно психологические тексты, рядополагает их, а стало быть, изначально не видит специфических отличий их концептуальных аппаратов (а именно в этом различии суть дела, тот “ребенок” предметности, который в результате оказывается за бортом своей купели). Автор начинает с намерения сопоставить концепции А.Н. Леонтьева и Г.П. Щедровицкого, но тут же пасует перед этой непростой задачей [10; 43]. В итоге галилеевский подход к пониманию предмета психологии (в традиции Левина — Выготского — Леонтьева) в который раз под видом совершенствования и развития подменяется добрым старым аристотелевским подходом, объективирующим человека, его деятельность, личность и сознание в мире объектов и процессов.

Особого внимания заслуживает анализ В.И. Слободчиковым внепсихологических “рамочных” категорий “субъект” и “объект”, а также собственно психологической категории “предмет”.

На наш взгляд, субъект, как то, что существует до, вне и под действием и

деятельностью, должен трактоваться вполне однозначно — как внепредметная и внедеятельностная реальность, как онтологическое, бытийное основание деятельности. В этом смысле категория субъекта должна рассматриваться за рамкой категориального строя нормативной структуры индивидуальной деятельности (а заодно и сознания, и личности). Подобное понимание субъекта реализовано в собственно психологических концептуальных построениях К.Г. Юнга [12], Г. Гурджиева (см. [15]), Р. Ассаджиоли [1], А. Менегетти [6].

Объект как то, что существует вокруг и вне действия и деятельности, как то, что не включено в деятельность, — это также внепредметная и внедеятельностная реальность. Объект также не входит и не может входить в категориальный строй психологической науки (ср., например, понятие чуждой оболочки — foreign shell у К. Левина [13]).

Что же касается понятия “предмет”, то В.И. Слободчиков напрасно предлагает нам понимать “предмет” как буквальный перевод слова “объект” с латинского. В самой этимологии слова “предмет” как “пред(перед)-мет(мета)” фиксируется некоторое содержание, находящееся перед той метой, которая наносится человеческим (моим) действием, человеческой (моей) деятельностью. Иначе говоря, предмет — это содержание, лежащее в пределах моей деятельностной сферы. Предмет как мета — это одновременно и цель, и знак (смысл), и желаемое (мотив), и желание (потребность) (см. [5; 371]).

Вместо различения автор вновь отождествляет методологический и теоретический (собственно психологический) планы анализа, “рамочные” категории (субъект и объект) и понятие “предмет”, смешивает объект с предметом, а субъекта и объект — с действием и деятельностью. Все оказывается снова во всем. Все кошки (концепты) оказываются серыми до неразличимости.

Деятельность как посредник (медиатор) между субъектом и объектом никак не хочет и не может непосредственно входить в отношение S — O (ни в варианте S — Д — O, ни в варианте S — D — O). И в том и в другом случае (и как деятельность, и как deyatelnost) она инородна латинским аббревиатурам. Но даже если мы обозначим эту связку кириллицей (С — Д — О), эта запись по своей психологической сути предполагает, что и отношение С — Д, и отношение Д — О не являются непосредственными отношениями, но предполагают предметных посредников. Для отношения С — Д — это опредмеченная потребность, а для отношения Д — О — это распредмеченный мотив. Идея предметности деятельности — суть и специфический момент теории А.Н. Леонтьева выпала из поля зрения В.И. Слободчикова, сформировавшегося в русле совершенно иных теоретических традиций — ленинградской школы, оргдеятельностного подхода, теории учебной деятельности — по сути дела оппозиционных теории предметной деятельности прежде всего по линии понимания и принятия идеи предметности.

“Нигде и никогда, — пишет В.И. Слободчиков, — мы не увидим человека до и вне его связей с другими — он всегда существует и становится в сообществе и через сообщество” [10; 4]. Здесь мы опять вынуждены констатировать очевидный психологический изъян, обусловленный принципиальным апсихологизмом исходной философско-методологической позиции автора. Для психолога проблема формулируется принципиально иначе: подлинная социальность человека — не данность, но архисложная задача. Иначе говоря, нигде и никогда мы не видим человека per se (эмпирическую типичную личность) как существующего в непосредственном Я — Ты отношении (М. Бубер) [3], в подлинном диалоге с Другим (М. Бахтин) [2], как изначально обладающего доминантой на Собеседнике (А. Ухтомский) [11]; напротив, всегда и везде человек существует в мире собственных проекций, стереотипов, монологов и т.п., т.е. до

и вне его собственно человеческих (эмоциональных, смысловых, семантических), а не только до и вне человеческих (объектных, информационных, функциональных, поведенческих и т.п.) связей с другими. На наш взгляд, это утверждение — аксиома для любого реального психолога, имеющего реальное дело с реальными людьми.

Фактически заявляя, что личности нет, а стало быть, нет и той предметной оболочки, которая облачает каждого человека, превращая его в закрытую, “окуклившуюся” монаду, автор утверждает “реальность” со-бытийности apriori. Но это, к сожалению, совсем не так. Подлинная со-бытийность есть лишь заданность, возможность событийности как встречи (К. Роджерс [14]).

Во многом аналогичный ход реализует автор и при анализе человеческого сознания (на этот раз уже с философско-методолого-психологической позиции С.Л. Рубинштейна [9]): сознание — основная (онтологическая) характеристика человеческого существования. При этом, согласно автору, сознание — это (опять!) способность отдавать себе отчет о... сделанном(!) (см. [10; 44]). И опять “за бортом” оказывается “феноменологическая банальность”, состоящая в том, что сознание эмпирической (т.е. реальной) личности организовано таким (экстравертированным, обращенным к сделанному) образом, что оно не имеет ничего общего с собственно онтологическим (бытийным, сущностным) планом жизни этой самой эмпирической личности, поскольку основной феномен сознания и самосознания этой личности (а другой личности нет, если не принимать в расчет тех эфемерных созданий, которые прописаны на страницах философских и методологических текстов) — ложное самоотождествление. И опять для реального психолога подлинно человеческое (т.е. расширенное, измененное, новое) сознание — не данность, но задача, решение которой существует только в реальных психопрактических процессах психоанализа, психосинтеза, индивидуации, самоактуализации, аутентификации, метанойи, личностного роста.

Подведем итоги. Смешение философского, методологического и психологического планов анализа — тяжелое наследие советского периода развития российской психологической науки. Именно это смешение — одна из главных причин ее схоластичности и того действительного “абстрактного гуманизма”, который в качестве собственной проекции она пыталась приписать многим собственно психологическим направлениям зарубежной психологии. Теоретические построения В.И. Слободчикова выдержаны в лучших традициях нашего абстрактного гуманизма, поскольку в результате этих построений из индивидуальной человеческой деятельности полностью абстрагируются (правильнее было бы сказать: экстрагируются) все ее собственно человеческие психологические составляющие.

1. Ассаджиоли Р. и соавт. Психосинтез: теория и практика. М.: REFL-book, 1994.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979.

3. Бубер М. Я и Ты. М.: Высшая школа, 1993.

4. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. СПб.: Диамант, 1996.

5. Леонтьев А.Н. Избр. психол. произв: В 2 т. Т. II. М.: Педагогика, 1983.

6. Менегетти А. Учебник по онтопсихологии. М.: САО, 1998.

7. Орлов А.Б. Психология личности и сущности человека: парадигмы, проекции, практики. М.: Логос, 1995.

8. Петровский А.В. Личность. Деятельность. Коллектив. М.: Политиздат, 1982.

9. Рубинштейн С.Л. Человек и мир. М.: Наука, 1997.

10. Слободчиков В.И. Выявление и категориальный анализ нормативной структуры индивидуальной деятельности // Вопр. психол. 2000. № 2. С. 42–52.

11. Ухтомский А.А. Избр. труды. Л.: Наука, 1978.

12. Юнг К.Г. Психология бессознательного. М.: Канон, 1994.

13. Lewin K. Principles of topological psychology. N.Y.; L.: McGraw-Hill, 1936.

14. Rogers C. A way of being. Boston: Houghton Mifflin, 1980.

15. Speeth K.R. The Gurdjieff work. Los Angeles: Tarcher, 1989.